— Они поехали в Диамантину, — сказали мне. — Верхом.

Достал я себе лошадь и тоже собрался в Диамантину, но на развилке дорог остановился. Зачем мне гоняться за этими негодяями, не лучше ли повернуть на ранчо и там поискать камни? Через четыре дня я был в Куиабе, а еще через день, на рассвете, в Кошипо. Я копал землю, руками перебирал ее, влезал на деревья, искал в кустах, но ничего не нашел. Ровным счетом ничего.

Больше мне в Куиабе делать было нечего. Поехал я в Сан-Луиш-де-Касереш, откуда по реке Парагвай ходит пароход. Он уже собирался отчаливать. Взял я билет на старую посудину «Ладарио», которая плавает больше тридцати лет. Машинистами были парни из Пескейры, а капитаном один старый пират. В Асунсьоне у консула я поставил визу в своем паспорте и в Монтевидео сел на пакетбот, идущий до Португалии. И вот я здесь. Был я богатым, и случилось со мной то, что со святым Петром. Говорят, рано или поздно мертвые мстят. Серодио, хоть и остался на болоте, бродит тут, будто его тело выкопали урубу[18], душа его молит о сострадании! Но мои руки не запачканы кровью этого человека. Не я его убил!

— Доктор Ригоберто говорит, что за жизнь человека никакими деньгами не заплатишь, — сказал старик. — Видно, так оно и есть. Но я одному все же кишки выпустил. Было дело. Не сдержался…

Сын ничего не ответил. Оба замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Уже темнело, две маленькие звездочки зажглись рядом с Венерой.

Мануэл Ловадеуш снова заговорил:

— Теперь, отец, слушайте дальше, осталось немного. Уже прошло несколько месяцев, я много думал о том, где вор мог спрятать сокровище. Знаете, где? Близехонько от того места, где стоял наш шалаш, на той же реке Кошипо. В норе броненосца!

— В норе броненосца… А кто это?

— Животное, которое роет в земле очень глубокие норы. Однажды Леонсио увидел, как броненосец роет нору, убил его, заровнял землю и сказал: «Вот и готов тайничок для кого-то». Как это я раньше не сообразил! А теперь уже Поздно. Мое богатство осталось там, глубоко в земле, там он спрятал камни. Как только он понял, что я слежу за ним, он спрятал камни и сбежал. Притаился, словно трусливый бандит в надежде, что страдания и тоска по родине заставят меня вернуться в Португалию. Он сбежал, не взяв ничего, но где-то он спрятал алмазы… Только там… в норе броненосца. Эта мысль у меня из головы не идет. Там он их спрятал! Там, могу поклясться!

— Как сказать, — заметил отец. — Ведь он помнил, что ты знаешь о норе…

— Что вы! Он об этом не думал, я уверен. — И, немного помолчав, Мануэл добавил: — Когда-нибудь, если удастся, я доберусь туда…

— Забудь об этом. Это тебе не по силам. Тебя ждет там смерть. А вдруг Леонсио ловушку для тебя приготовил? Распустил слух, что Серодио убил ты…

— Не может этого быть.

— Правосудие часто бывает несправедливым и слепым.

— Это верно, но я слышу, убитый взывает к нему, я должен смыть со своих рук кровь Серодио, потому что, хоть он и ничтожество, я виноват в его смерти. Я заслужу прощение, если сделаю благо для нашей деревни… и если правосудие не всегда справедливо, как вы говорите, все же часто оно бьет в цель. Голос Серодио может мне помешать, прости господи этого негодяя! Но не нужно его бояться! Сильнее его голоса голос, который зовет меня взять закопанное там богатство. Подумайте только… ведь его хватит, чтобы купить весь здешний приход… что там приход — целую округу.

Отец задумался.

— Брось ты это, — сказал он потом. — Забудь! Все это уже в прошлом… Не забивай себе голову мрачными мыслями. Дом мы закончим с божьей помощью.

— Не могу, отец, не могу! Эти камни слепят мне глаза. А если б вы знали, сколько они стоят! И какие красивые! И сколько можно сделать для деревни, продав их!

— Успокойся, сынок! Твоя жадность тебя погубит. Она не пускает тебя, словно тюрьма. Серодио так или иначе будет отомщен…

И отец и сын плакали, но слез друг друга не видели, потому что совсем стемнело.

ГЛАВА VI

Рубщики с мотыгами на плече, словно солдаты с винтовками, заходили в таверну выпить стаканчик водки, наполнить флягу вином, купить пачку крепких сигарет — и снова дальше! По утрам было уже холодно, и, когда они открывали дверь, врывался обжигающий ветер и на минуту повисал в воздухе прозрачным туманом. В эти хлопотные дни у Гниды и минуты не оставалось свободной. И Бруно, и Модешто, поступившие на службу в Лесную охрану, были далеко — ставили межевые знаки на границах участков. Прежде, хоть и нельзя было на них положиться, все же они помогали отцу кое в чем, особенно во время посевной. Теперь Гнида был один и по каждому пустяку ворчал на жену, которая стала неповоротливой. По его словам выходило, что оба его сына — мошенники первой руки, не боятся ни бога, ни черта и только и ждут его смерти.

Наступило время, когда после уборки кукурузы расчищают землю под пашню. Уже больше недели крестьяне работали в горах. Дни стали короткими, погода туманной и дождливой, поэтому из дома уходили на рассвете, перекусив чем попало, а узелок с завтраком брали с собой. Заходили по дороге в таверну, опрокидывали у стойки стаканчик и шли в горы. В таверне, хоть Гнида и капли даром не нальет, всегда полно народу. Позже один за другим появлялись завсегдатаи, дышавшие перегаром; воздух в помещении сразу пропитывался запахом самогона. Гнида не только наливал за стойкой, но и продавал спиртное оптом. Он сам гнал это зелье и для поддержания торговли отпускал в кредит. Продавал он и водку. Самогон он гнал из чего угодно — из виноградных выжимок, целые баки которых стояли у дверей, из дикого винограда, который рос у него на участке вдоль склонов, из вишни, из инжира, и говорили — даже из опилок. Как-то выдался неурожайный год, и продавать, кроме зерна и молока, было нечего. Крестьяне просто обомлели, когда Гнида постучал в калитку и предложил:

— Сколько возьмете за вишни в Казале, дядя Мануэл? Кварта хлеба устроит?

Вишневые сады были отрадой горцев. В тех краях природа балует людей только вкусными и сочными вишнями. Редкий сад не украшался, когда наступало время, пышными красными одеждами. Сочные, налитые вишни любят все, особенно мальчишки и воробьи, которые